Обратной дороги Чиж не запомнил. Запомнилось почему-то, как прощались. Неумело ткнувшись губами в щеку жены в ответ на ее поцелуй, Чиж пожал твердую сухую ладонь генерала и отступил в сторону. Соловьев протянул руку Абзацу.
— Спасибо, брат, — сказал он и повернулся к Чижу. — А ты уверен, что это обязательно?..
— Что именно? — спросил Чиж, хотя отлично знал, что тот имеет в виду.
Вера смотрела на него из-за генеральского плеча огромными испуганными глазами, которые походили на осенние звезды. Чиж упрямо отвернулся, чтобы не видеть этого взгляда. Впрочем, за Веру он был спокоен: она могла его не одобрять, но понимала с полуслова.
— Ну… — Генерал на секунду замялся. — Вот это все: арест, тюрьма, остров Огненный… Все-таки, если бы не он…
— Если бы не он, ничего бы не произошло, — злобно огрызнулся Чиж.
Звучавшая в его голосе злоба не имела к генералу никакого отношения: это была просто защитная реакция. Чиж никогда не умел дипломатично препираться со старшими по званию, отлично об этом знал и потому обычно дерзил сверх всякой меры.
— И вообще, — сказал он, незаметно пряча за спину левую руку, с которой на мостовую медленно капала пропитавшая рукав от плеча до кисти кровь, — не давите мне на психику. Не надо выяснять, есть ли у меня совесть. Она есть, но ее лучше не трогать, иначе могут случиться страшные вещи.
— Да, — неожиданно поддержал его Абзац. — Не будите спящую собаку. Поезжайте домой, генерал. Вашей жене нужно отдохнуть.
И повернулся к Чижу спиной, протянув ему сведенные вместе запястья. Чиж защелкнул на этих запястьях наручники и наконец-то почувствовал себя более или менее спокойно. Дело было сделано, Абзац арестован, Вера освобождена, и даже Лапоть, мысли о котором уже третьи сутки не давали Чижу покоя, получил свое. Скоро в вестибюле управления появится пышный некролог, в котором будет сказано, что подполковник Чиж погиб во время задержания опасного преступника. Это будет чистой правдой, и только один или два человека, которые прочтут еще на написанный рапорт Чижа, будут знать, что на самом деле произошло на автомобильной стоянке возле выставочного центра.
Чиж не спеша закурил, глядя вслед удаляющимся габаритным огням генеральской «тойоты».
— И мне, — сказал Абзац.
Майор раскурил еще одну сигарету и сунул ее в зубы арестованному.
— Ну что, майор, — сказал Абзац, передвинув сигарету в угол рта и глубоко затянувшись. — Каждый получил по заслугам, так? Всем сестрам по серьгам, как говорится. Кондрашову — пулю, Хромому — череп Кондрашова вместо пепельницы, генералу — жену, а тебе — почет и уважение.
— Отстань, — сказал Чиж, которого в данный момент почет и уважение волновали меньше всего. — За то, что мы натворили на даче, мне положен срок, а вовсе не почет и уважение.
— Могу взять на себя, — предложил Абзац.
— Ах, какие все кругом благородные! Какие добрые! Один я — мент поганый.
— С этим трудно спорить, — сказал Абзац. — Поехали на твою Петровку, майор, а то ты вот-вот свалишься, а я не смогу даже вызвать «скорую».
Когда Чиж, пачкая кровью кожаную обивку, устроился наконец за рулем «ягуара» и запустил двигатель, сидевший рядом с ним Абзац словно невзначай заметил:
— А Хромой-то непыльно устроился.
Тебя ему грохнуть не удалось, зато его стукач теперь никому ничего не расскажет.
— Ты расскажешь, — сквозь зубы ответил Чиж. Ему было не до разговоров: голова кружилась от потери крови, и он почти не чувствовал левой руки. «Сука Сапсан, — подумал он. — Герой доморощенный, чертов ублюдок… Не мог взять немного правее…»
— Я? — Абзац рассмеялся. — За кого ты меня держишь? Это во-первых. А во-вторых, что бы я ни сказал, у вас все равно будет мое слово против него. Да он себе такое алиби обеспечит, что вся ваша ментовка его за десять лет не развалит. Нет, майор, Хромого вашей конторе не достать.
Чиж промолчал: у него не было сил спорить. Тем более что Абзац был прав от начала до конца. Предельно сосредоточившись, майор заставил себя привести машину на стоянку перед управлением, сдал Абзаца с рук на руки дежурному и лишь после этого потерял сознание, повалившись сначала на стол дежурного, а потом на пол вместе с кучей бумаг и телефонным аппаратом, за который схватился в последней попытке удержаться на ногах. Перед тем как окончательно погрузиться в темноту, он успел подумать, что Абзацу не позавидуешь: все решат, что именно этот бандюга ранил майора Чижа во время задержания, и кто-нибудь наверняка не удержится от того, чтобы пересчитать негодяю ребра. Он хотел что-то сказать, чтобы предотвратить это несправедливое и бессмысленное насилие, но язык его уже не слушался, а через мгновение сознание окончательно отключилось, и Чиж погрузился в блаженное забытье.
…Примерно месяц спустя Чиж выбрался из прокуренного салона служебного автомобиля на мокрый асфальт загородного шоссе. В его правой руке дымилась сигарета, а левую неприятно сдавливал стальной браслет наручников. Другой браслет обхватывал правое запястье Абзаца. В отличие от майора, киллер выглядел веселым и отдохнувшим — видимо, то, что в официальных бумагах именовалось следственным экспериментом, он воспринимал как обыкновенную загородную прогулку, особенно приятную после месяца одиночного заключения, когда единственными его собеседниками были неразговорчивые вертухаи и следователь из прокуратуры, который больше любил слушать, чем говорить.
Чиж остановился, поджидая остальных, и угрюмо обвел глазами неуместно зеленевший на фоне серого сентябрьского неба молодой сосняк, желтый песчаный откос и темную ленту шоссе, которое сразу за мостом делало крутой поворот вправо и исчезало из глаз за стеной леса. Все это напоминало ему декорацию к фильму о партизанах. Чиж криво ухмыльнулся, вспомнив, что в этом фильме ему отведена незавидная роль гестаповца.