Алкоголик - Страница 34

Водитель, который задал свой вопрос просто от скуки, предпочел дипломатично промолчать, подумав про себя, что начальство либо сильно перебрало с вечера, либо с утра по какой-то причине не успело, что называется, поправить голову. Скорее всего, решил он, верно и то и другое: с вечера товарищ майор перебрамши, а похмелиться с утра не получилось, потому как операция у нас не хухры-мухры…

Чиж между тем закурил и, продолжая недовольно бормотать и обирать с лица паутину, которой там давно не было, открыл бардачок. На колени ему с дребезжанием посыпались аудиокассеты, которых в машине было штук двадцать, — на любой вкус, как казалось водителю. Казалось ему, как выяснилось, напрасно: у майора Чижа имелся собственный вкус, к удовлетворению которого водитель оказался не готов.

Некоторое время майор копался в кассетах, как свинья в желудях: брал из кучи, подносил к глазам, читая название, недовольно кривился, швырял кассету обратно и тянулся за следующей. На остатках волос, окружавших его блестящую плешь, повис клок спутанной паутины, к плечу прилип желтый прошлогодний лист.

— Анжелика Варум, — бормотал майор. — Филипп Киркоров… Филипок, мать его… Так, а это у нас что?

Валерий Леонтьев, господи боже мой!

А это? «Песни для братвы»… Превосходно! Слушай, — повернулся он к водителю, — у тебя что, человеческой музыки нет? Нам здесь сидеть и сидеть, а у тебя послушать нечего!

— Почему нечего? — обиделся водитель. — Что это за музыка такая особенная — «человеческая»? А это какая — собачья, что ли? Всем, понимаешь, нравится, одному майору Чижу что-то не так. Вон, коробка треснула… Что вам не нравится-то?

— Мусор этот не нравится, — честно признался Чиж, понемногу успокаиваясь. — Это же не музыка, а сплошная попса. Ее же слушать невозможно, с души воротит.

— А меня не воротит, — миролюбиво возразил водитель. Он чутко уловил перемену в настроении начальства и теперь старательно пытался перевести разговор в более мирное русло. Судя по всему, сидеть им здесь предстояло долго, и он был рад возможности скоротать время за беседой. — Музыка как музыка. Заводная. Не всем же от Моцарта торчать! Вот вам, товарищ майор, какая музыка нравится?

— Мне? — переспросил Чиж, который уже совсем успокоился и теперь никак не мог взять в толк, чего он взъелся на водителя. — Я «Битлз» люблю.

— А, — сказал водитель, изо всех сил стараясь, чтобы это не прозвучало чересчур пренебрежительно. — «Облади, облада…» Как же, помню. Так ведь это нынче неактуально.

— Зато хорошо, — сказал Чиж, отлично понимая, что пытается спорить о вкусах. — Классно, понимаешь? На все времена.

— Понимаю, — сказал водитель. — «ГАЗ-21» — тоже классная машина. На все времена, как броневик, с которого Ленин выступал. А вы, товарищ майор, почему-то на «десятке» ездите. С чего бы это?

— Чудак, — проворчал Чиж. — Машина — это для тела, а музыка — для души. Разные вещи…

— Да я все понимаю! — отозвался водитель. — Я же помню, как пацаном был. Тогда все клеши носили, за джинсы по двести пятьдесят рэ отваливали. Купит фирменные джинсы, кирпичом их протрет, бахрому понизу организует, да еще глаз на заднице нарисует — и все — самый крутой парень на районе. Сам такой был. До утра в подъезде «Герл» под гитару орали, и у каждой девки над койкой Леннон висел. Или, в крайнем случае, этот… как его… Маккартни.

Чиж покосился на водителя сквозь густой табачный дым. Да, подумал он, мы с ним примерно одного возраста. Плюс-минус два года. Тоже небось за дисками охотился.

— Так ведь когда это было, — продолжал водитель, ободренный молчанием начальника. — Другие времена — другие песни. И вообще, мне даже тогда наш Мулерман больше нравился. Или Зыкина, скажем. Вот где голос!

— Ммм-угу, — неопределенно промычал Чиж, которому этот спор уже надоел. Он и без водителя знал, что консервативен во вкусах, словно навеки застрял в тех полузабытых временах, как муха в куске янтаря или окунь в ледяной глыбе. Что толку спорить? Люди бывают разные.

Одни живут только сегодняшним днем, а другие всю жизнь тоскуют по дням своей молодости. И даже не обязательно молодости — просто по тем временам, когда им было хорошо и радостно. А музыка — просто примета времени. Даже слушая классиков, которые жили за сто, за двести, а то и за триста лет до наших дней, каждый вспоминает и думает о чем-то своем, видит какую-то картину, которая не видна никому, кроме него.

— Вы, товарищ майор, так до «плешки» докатитесь со своими «битлами», продолжал между тем водитель, уверенно развивая успех и закрепляясь на отвоеванных, как ему казалось, позициях.

— До чего я докачусь? — не понял майор.

— «Плешка», — повторил водитель таким тоном, словно говорил с умственно отсталым. — Есть в скверике на Гоголевском такое местечко, где битломаны собираются.

— Битломаны? — удивился Чиж. — Надо же! И много их в Москве?

— Да кто их считал? Они ребята, в общем, безобидные, не сатанисты какие-нибудь. Не дебоширят, записями обмениваются, разговаривают.

Все одно и то же — у кого какой альбом, как будто с тех пор что-то новое могло на рынке появиться, да кто лучше — Леннон или этот… вот же, забываю его, черта, все время… Маккартни, вот! да где в каком году какой концерт был… Старые, косматые, кто седой, кто лысый… И молодежь есть. Тоже волосатые. Придут, рты разинут и этих старых трепачей слушают, как будто те им что-то умное втирают. Гитарами бренчат… Вроде клуба, в общем. Ну, сейчас не семьдесят второй, так их и не трогает никто. А вы что, правда не в курсе?