Алкоголик - Страница 98

Он поставил бокал на столик с закусками, опустил левую руку в карман, нащупал брелок с единственной кнопкой и утопил ее большим пальцем. Он немного волновался, дойдет ли сигнал, но сигнал дошел в лучшем виде. Со стороны кухни вдруг раздался хлесткий звук пистолетного выстрела. Все другие звуки в зале разом смолкли, словно обрезанные ножом. В наступившей тишине на кухне снова бабахнуло, потом послышалось три выстрела подряд, и сразу же что-то тяжело громыхнуло. Загремели какие-то кастрюли и противни, кто-то завизжал нечеловеческим голосом. Абзац готов был спорить на собственный палец, что визжала не женщина.

Публика шарахнулась в сторону дверей. Со всех сторон на кухню устремились охранники, буравя толпу, как живые торпеды. Две гориллы подхватили Кондрашова под локти и, оттаптывая гостям ноги и подолы, поволокли его к выходу — прямо на спокойно наблюдавшего за их приближением Абзаца.

Абзац не торопясь вынул из-за пазухи пистолет и навел его Кондрашову в лоб. Господин депутат все еще не видел угрозы: увлекаемый телохранителями, он все выворачивал голову назад, пытаясь через плечо разглядеть, что делается в ведущем к кухне проходе. Но один из охранников заметил Абзаца и открыл рот — вероятно, он собирался закричать, предупредить, а может быть, у него просто отвисла челюсть от удивления и испуга…

Абзац спустил курок, и в этот момент установленные на тридцать секунд таймеры замедлителей отсчитали положенный промежуток времени. Раздался тройной кашляющий звук, и вместе с посыпавшимися вниз обломками пенопластовых потолочных плит в зал хлынули удушливые облака «черемухи». На всякий случай Шкабров выстрелил в Кондрашова еще раз, хотя отлично видел, что собирается всадить вторую пулю в труп: в виске депутата чернела дыра, а стоявшая позади него пожилая сука в бриллиантах пронзительно завизжала, не решаясь стряхнуть со своего голого костлявого плеча дымящиеся мозги государственного человека.

Абзац согнулся в три погибели и нырнул в толпу, прижимая к лицу мокрый носовой платок. Очки, усы и бородка полетели на пол, чего в суматохе никто не заметил. Пистолет он пока бросать не стал: мог еще пригодиться. Начало вышло удачным, но как-то все пойдет дальше?

Кашляя, вопя, сморкаясь, давя друг друга и опрокидывая все на своем пути, гости устремились вон из превратившегося в газовую камеру банкетного зала. Увлекаемый толпой, Абзац пробкой вылетел в коридор. Мокрый носовой платок спасал лишь отчасти — глаза все равно слезились, и по щекам текло в три ручья. У лифтов образовалась давка. Все три кабины стояли распахнутые настежь. Они были набиты битком, и счастливчики кулаками и ногами вышибали наружу лишних, которые в свою очередь рвались в спасительные лифты, не стесняясь в средствах.

Впрочем, идиотами здесь были не все. Кое-кто рванул прямиком к туалетам — полоскать лицо холодной водой и дышать воздухом, выставив физиономию в открытое окно. Этот путь Абзацу не подходил: ему нужно было покинуть здание раньше, чем закончится паника. Подробной и обстоятельной проверки приглашений и документов ему не выдержать, и он не тешил себя иллюзиями на этот счет. Поэтому вместе с большинством не утративших способность соображать гостей он повернул не налево, к туалетам, а направо — к лестнице.

Охранник, который так не понравился Абзацу с первого взгляда, оказался на месте. Он стоял, каким-то чудом не давая толпе сбить себя с ног, и шарил по перекошенным, залитым слезами и соплями физиономиям гостей внимательным профессиональным взглядом. Шкабров пригнул голову, но охранник уже заметил его: Абзац понял это по вспыхнувшему в его глазах холодному огоньку. Плечом вперед охранник двинулся ему навстречу, поднося к губам портативную рацию, и тогда Абзац выстрелил в него с расстояния в три или четыре метра. Охранник молча опрокинулся в толпу, утонув в ней, как в морском прибое. Никто из бегущих этого, похоже, не заметил, лишь какая-то женщина коротко взвизгнула, угодив каблучком прямо в лицо лежавшему навзничь охраннику.

Привычно сохраняя выдержку и хладнокровие, Абзац спустился по лестнице, стараясь держаться в гуще этого обезумевшего стада. На площадке между первым и вторым этажом он резко остановился, едва не сбив с ног ковылявшего следом седобородого сморчка в концертном фраке, распахнул заранее приоткрытое окно, шагнул на подоконник и выпрыгнул в дождливую тьму.

Он мягко приземлился на носки, присел, выпрямился и бросился бежать к стоянке, на ходу засовывая в карман пистолет. Пистолет никак не желал помещаться в кармане: мешал глушитель. Кто-то сиганул из окна следом за ним и тут же жалобно завопил, очевидно, подвернув ногу при неловком приземлении. «Помогите! — вопил этот кретин. — Моя нога!»

На бегу Абзац оглянулся. Возле ярко освещенного главного входа охранники героически боролись с толпой, не давая ей вырваться наружу. Кто-то из этих ребят довольно быстро начал действовать, но, увы, недостаточно быстро, чтобы взять виновника этого переполоха.

Лакированные туфли скользили по поросшему мокрой травой склону, и Абзацу пришлось немного снизить скорость, чтобы не упасть. Пистолет все еще был у него в руке: он решил выбросить его из окна машины перед тем, как покинуть стоянку. Он все еще не мог поверить, что живым и невредимым ушел из этой гигантской мышеловки, и не просто ушел, а вместе с лежавшим внутри куском сыра.

«Что ж, — подумал он на бегу. — Теперь осталось лишь устроить все так, чтобы Хромой заплатил мне долларами, а не пулей. Он, конечно, приложит все усилия, чтобы от меня избавиться, но я уж как-нибудь постараюсь сделать так, чтобы все вышло по-моему. Должен постараться. Совесть у меня теперь чиста, так что…»